Студопедия  
Главная страница | Контакты | Случайная страница

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Организованный беспорядок

 

В своей книге «Тактика футбольной игры» Аркадьев впоследствии очень емко и точно, мне кажется, выразил суть всяких тактических перемен, происходящих в футболе: «Система игры– продукт коллективного творчества игроков и тренеров. В этом процессе игроки начинают, а тренеры завершают».

В давнишнем споре о том, игроков ли нужно подбирать под определенную тактику или строить тактику, основываясь на достоинствах игроков, я твердо стою на второй позиции.

Это не Рипус Михелс, известный голландский тренер, заставил Иоханна Круиффа играть практически на всех участках поля, в результате чего в «Аяксе» родилась так называемая система «тотального футбола». Прежде сам Круифф, который обладал редкими природными данными, почувствовал, что ему, как птице в клетке, становится тесно в рамках игры обычного нападающего, назойливо преследуемого бесцеремонными опекунами, и вырвался на свободу, которую обрел на всем большом пространстве футбольного поля. Заслуга же Михелса была в том, что он, не осадил своего талантливого ученика, а, разглядев все. выгоды необычайно широкоманевренной и универсальной игры Круиффа, обернул ее на пользу команде. Тренер стал поощрять и других футболистов следовать примеру лидера, наладил взаимозаменяемость и взаимодействие… Так было сказано новое слово в тактике.

Братьев‑близнецов Аркадьевых, Бориса и Виталия, в тридцатые годы знала вся спортивная Москва. Начинали они играть в футбол в Петрограде, где еще до революции получили классическое, как в то время говорили, образование в гимназии. В Москве же учились в институте физкультуры, закончили его и некоторое время работали в нем преподавателями. Оба они были неординарными людьми, слыли большими оригиналами. Рассказывали, что братья, получив в институте комнату на двоих, решили никакой мебелью не обзаводиться, вести спартанский образ жизни. Собирая осенью опавшую листву, устилали ею пол в своей комнате – и постель была готова. Какое‑то время увлекались вегетарианством – ели только фрукты и овощи. С весны они не упускали ни одного луча солнца и удивляли всех ранним и ровным загаром.

Братья увлекались и фехтованием. Борис на протяжении многих лет преподавал фехтовальную науку слушателям Военной академии имени М. В. Фрунзе, а Виталий со временем достиг в этом деле больших высот, стал заслуженным тренером СССР, воспитал немало знаменитых чемпионов мира и олимпийских игр.

В футбол оба играли за клуб «Сахарники», который затем, после реорганизации, отошел к заводу «Серп и Молот» и стал называться «Металлургом».

Борис выступал на месте защитника, Виталий – на правом краю нападения. Игроки они были живые, динамичные, подвижные, звезд, правда, с неба не хватали, но пользу команде приносили несомненную. В «Металлурге» играли в основном ребята простецкие, в обращении они не особенно церемонились, и во время игр не раз можно было слышать, как партнеры Бориса Аркадьева покрикивали ему: «Ну ты, художник, играй!». Не по злобе, конечно, а просто так, блеснуть словечком, в душе даже гордясь, что с ними рядом играет такой человек. Борис Андреевич не обижался – он был выше этого.

Живопись была еще одним страстным увлечением Бориса Андреевича Аркадьева. Он и знатоком ее был большим, и сам рисовал. Я не специалист и не берусь судить о его способностях в этой области. Когда мы с ним жили в одном доме, он как‑то заглянул к нам на огонек и, обращаясь к моей жене, сказал: «Аня, хотите я вам на стене нарисую вазу с флоксами?». Жена согласилась, и Борис Андреевич на одной из стен, покрытой меловой краской, цветными мелками профессионально выполнил рисунок. И этот рисунок сразу оживил нашу квартиру. Во время многочисленных поездок по разным городам Борис Андреевич обязательно посещал картинные галереи, приглашал с собой и нас и при этом давал интересные и поучительные комментарии…

Оба брата Аркадьева стали в конце концов футбольными тренерами. Виталий возглавлял московский «Буревестник» в чемпионате 1938 года, когда в экспериментальном порядке в турнир включили сразу 26 клубов. Команда ему досталась слабенькая, формировалась она в пожарном порядке, а игроков собирали, что называется, с бору по сосенке. Амбиции, однако, у руководителей «Буревестника» были немалые. Перед матчем с нами, рассказывали мне потом, вызвали они Виталия Андреевича и спрашивают: как, мол, команда думает сыграть с московским «Динамо»? Аркадьев с присущей ему прямотой отвечает: «А чего тут думать? Проиграем – сомневаться не приходится. Соперник ведь на голову выше нас по классу…». Руководители обиделись: «Что вы за тренер, если у вас перед матчем такое настроение?». Не знаю уж, что они хотели от него услышать, но тренер сказал сущую правду. И я в своей практике всегда смотрел на вещи реально и в заблуждение начальство не вводил, а говорил так, как есть на самом деле. И за это меня ценили. Хорош был бы тот же Виталий Андреевич, если бы он пообещал сыграть успешно с московским «Динамо», а в итоге, как это и произошло, «Буревестник» проиграл 1: 7. Что бы про него сказали те же руководители?

Перед олимпийским турниром в Хельсинки в 1952 году, когда мы впервые приняли участие в этих крупнейших спортивных соревнованиях, начальником отдела футбола Всесоюзного спорткомитета и одновременно вице‑президентом ФИФА был Сергей Александрович Савин, впоследствии кандидат педагогических наук, заведующий лабораторией футбола ВНИИФКа. Он непосредственно отвечал за подготовку сборной СССР. В ту пору у нас существовало все‑таки, видимо, несколько преувеличенное представление о возможностях нашей команды, основанное на ряде успешных выступлений советских футболистов в международных товарищеских матчах. Поэтому от Савина требовали гарантий, что сборная СССР выиграет турнир. Савин, однако, незадолго до этого побывавший за рубежом и посмотревший там в деле наших возможных соперников, убедился в том, что они играют намного сильней, чем мы это себе представляем. Он отказался давать какие‑либо гарантии. Его увещевали, стыдили, называли маловером, но Савин стоял на своем. Тогда его просто отстранили от работы. Сборная же СССР на Олимпиаде 1952 года проиграла в 1/8 финала югославам и выбыла из дальнейшей борьбы.

Если для Виталия Аркадьева футбольная тренерская деятельность оказалась лишь эпизодом в биографии, то для Бориса Аркадьева она стала смыслом всей жизни, она‑то прославила его в спортивном мире (как Виталия Аркадьева – деятельность на фехтовальном поприще).

В те времена, когда Борис Андреевич Аркадьев пришел в московское «Динамо», профессия тренера только‑только обретала права гражданства. Ни про кого из специалистов нельзя еще было определенно сказать, что он хороший, стоящий тренер и может «сделать» команду. Слышали мы, конечно, о работе Аркадьева в «Металлурге», где он трудился почти три сезона, знали его еще раньше как игрока, но все это были сведения общего характера, за исключением одного – уже тогда у Аркадьева была репутация тренера, умеющего наладить игру в обороне.

Переход на систему «дубль‑ве» не только коренным образом поменял функции футболистов. Новая расстановка полевых игроков привела, по существу, к тому, что всякий из них имел теперь персонального соперника. Пошла игра, именуемая «каждый против каждого». Крайний защитник действовал против крайнего нападающего соперников, центральный защитник – против центрального, полузащитник – против полусреднего нападающего и наоборот. Так вот, «Металлург», где работал Аркадьев, решительно отказался от чисто позиционной обороны, характерной для системы «пять в линию», и перешел на подвижную защиту, то есть на плотное держание нападающих противника, – прием, в какой‑то степени заимствованный из баскетбола. Тренерский замысел тут ясен: легче не дать сопернику принять мяч и начать игру, чем расстроить уже начатую им игру.

И в московском «Динамо» Аркадьев прежде всего занялся тем, что организовал по‑новому игру в обороне. Центральным защитником у нас постоянно стал играть Аркадий Чернышев, который получил потом известность как старший тренер сборной СССР по хоккею. Он был довольно техничен, а высокий рост позволял ему достаточно уверенно чувствовать себя в борьбе за верховые мячи. Обходительный в обращении («Мишенька», «Сереженька»…), Чернышев и на поле был мягок в единоборствах, что в общем‑то мешает защитнику, но позиционное чутье в какой‑то мере компенсировало этот его недостаток. Вполне отвечали современным требованиям и два наших крайних защитника Всеволод Радикорский и Иван Станкевич.

В полузащите сразу четверо (опытные Алексей Лапшин и Евгений Елисеев, а также новички команды – Всеволод Блинков и Николай Палыска) готовы были занять два вакантных места в середине поля.

Палыска пришел в «Динамо» вместе с Аркадьевым из «Металлурга». В ту пору в нашем футболе как раз появилась новая форма игры в защите, известная под названием «персональная опека», мастером которой он и считался.

Десятилетиями с тех пор велись у нас дискуссии о персональной опеке. Известный тренер Виктор Маслов в полемическом задоре категорически утверждал, что она губит футбол, и стеной стоял за зонную защиту. Другие авторитеты так же страстно возражали ему. Мне всегда казалось, что в этих спорах подменялся предмет обсуждения. Главный довод противников персональной опеки был таков: что это за игра, когда грубят, держат за майку, за трусы? Я в ответ говорил: «То, что вы описываете, это не персональная опека, это суррогат, игра не по правилам, и ей вообще не место на футбольном поле».

И на самом деле, персональная опека – это не примитивные действия по принципу «держать и не пущать», как вульгарно ее толковали некоторые тренеры, дававшие соответствующие задания своим футболистам, а игра тонкая и сложная. Осуществлять ее может не любой, а только всесторонне подготовленный игрок – быстрый, выносливый, техничный, а главное – мыслящий, по футбольному интеллекту не уступающий тому, кого он опекает.

Но вот вопрос – нужно ли персонально опекать всех игроков атаки соперника? Я отвечал на него так: ни в коем случае. Опекать надо только хороших футболистов, тех, кто ведет игру, своего рода творческих работников, практически одного‑двух. Плотная персональная опека по всему полю не дает таким игрокам проявлять свои лучшие качества.

Вообще я был сторонником комбинированной обороны – крайние защитники, а большей частью и центральный, действовали в своих зонах против тех нападающих, которые оказывались около них, а полузащитники (как правило, они, хотя встречались и иные варианты) персонально опекали наиболее опасных соперников по всему полю, как мы говорили, до конца.

Но умение не дать сопернику сыграть так, как он хочет, – это еще полдела. В те моменты, когда наша команда владела мячом, персональный опекун не то что мог, а обязан был с пользой для команды проявить себя и в атаке. Хорошо зная психологию нападающих, поскольку был им сам, я своим игрокам так объяснял ситуацию: большинство тех, кого опекают, напускают на себя в связи с этим излишнюю важность, показывая и партнерам, и тренерам, и зрителям, как им трудно приходится играть, а вы их на этом и ловите, поскольку они, «уставшие» от персонального внимания, всегда где‑то недосмотрят за вами, допустят «зевок». И во многих случаях оказывался прав.

В истории нашего футбола игроков, показательно умевших осуществлять персональную опеку, не так уж и много. Из московских динамовцев я мог бы назвать того же Николая Палыску, Всеволода Блинкова, Виктора Царева. Если такое задание давалось спартаковцу Игорю Нетто, то он тоже, как правило, успешно справлялся с ним.

Остается ли целесообразной персональная опека в современном футболе с его неизмеримо возросшей маневренностью? В том виде, в каком она применялась раньше (то есть плотное держание игрока по всему полю), конечно, пет. Но в последней фазе атаки против соперника надо обязательно действовать персонально и вести такую опеку до конца эпизода.

После мексиканского чемпионата многие задавались вопросом: надо ли было персонально опекать по всему полю Марадону? Я склонен разделить точку зрения тренеров тех сборных, которые этого не делали. Марадона по классу и уровню игры настолько выше всех, что подобрать ему персонального опекуна практически невозможно. Кого бы ни выбрали, он все равно проиграл бы Марадоне, да еще сам ничего полезного для команды в атаке не сделал бы.

Как же тогда против Марадоны играть? Тут должна быть разработана целая программа действий. В середине поля надо стараться лишать Марадону возможности получить мяч, перекрывая его, – пусть партнеры делают передачу кому угодно, только не ему. У своей штрафной Марадону надо, конечно, уже держать персонально. Что у него главное? Игра на опережение. Значит, и тот, кто действует с ним, должен уметь сыграть на опережение. Но Марадона хитер, он видит за спиной партнера и уводит за собой из центра штрафной опекуна, который его уже бросить не может, в сторону, освобождая зону для товарища. Тут должно быть четкое взаимодействие. Любой из обороняющихся обязан немедленно занять освободившуюся зону в центре, независимо от того, будет туда сделана передача мяча или нет, По той игре, которую Марадона показал в Мексике, я его ставлю выше Пеле. Из матча в матч он повторял свои мастерские индивидуальные действия, из чего я сделал вывод, что такая игра не случайность, а система. А главное, Марадона и быстрее, и значительно мобильнее, чем был в свое время Пеле…

Как только при системе «дубль‑ве» команды наладили игру в обороне, введя в свой арсенал плотное держание и персональную опеку нападающих, призадумываться стали форварды: а как им в новой обстановке перехитрить защитников?

Вы, наверное, помните, что еще во времена «пять в линию» мне, выступавшему на месте правого полусреднего в московском «Динамо» и сборной столицы, пришла в голову мысль отойти чуть назад и начать маневрировать по фронту и в глубину, с тем чтобы более свободно получать мяч pi вести игру команды. Как нельзя лучше это мое открытие подошло для «дубль‑ве». Только теперь, с появлением персональной опеки, мне пришлось значительно расширить зону своих действий. Опять‑таки это была моя инициатива. Скрываясь от опеки, я стал много смещаться и на правый фланг и на левый, поскольку так играть мне было выгодно и удобно. И команде это приносило большую пользу, потому что я чаще стал владеть мячом и, следовательно, лучше мог организовать атаку, а к тому же в освобождаемую мной зону теперь то и дело неожиданно врывался на скорости кто‑то из моих партнеров и сразу создавал ситуацию, угрожающую воротам соперников.

Досаждала мне персональная опека? Очень. Поскольку я считался главным организатором атак, мой «сторож» ходил за мной буквально по пятам по всему полю, не брезгуя подчас и запрещенными приемами. Бутсу иной раз перешнуровываешь, сидя на земле, а он все равно стоит рядом. Но я в общем‑то всегда считал, что техничный и сообразительный нападающий должен перехитрить своего опекуна. Прежде всего потому, что форвард, а не защитник, образно говоря, хозяин старта. Я знаю, а он не знает, когда я буду стартовать, и достигаемый благодаря этому минимальный выигрыш во времени дает преимущество мне.

Когда мы еще до прихода Аркадьева пригласили в команду из ленинградского «Динамо» двух форвардов – Николая Дементьева и Сергея Соловьева, то состав линии нападения как бы сам вырисовал нашу игру по системе «дубль‑ве». В самом деле, у нас были типичные крайние нападающие – слева Сергей Ильин, справа Михаил Семичастный или Василий Трофимов, два природой, можно сказать, подобранных для «дубль‑ве» полусредних – я и Дементьев и, наконец, центрфорвард новой формации, если хотите, «таран» – Сергей Соловьев.

Николай Дементьев, младший брат знаменитого Пеки Дементьева, был игроком необычайно топким. Он очень хорошо владел мячом, моментально устанавливал связь с нападающими и полузащитниками. Основной его задачей в нашей команде было организовать атаку на левом фланге, с чем он справлялся блистательно. Но Дементьев не только дирижировал партнерами, но и сам то и дело оказывался на переднем рубеже атаки. 15 мячей он забил в чемпионате 1940 года, а это очень хороший показатель для полусреднего нападающего. В игре мы с ним понимали друг друга с полувзгляда, да и в жизни дружили. И тем более обидно, что в тот период, когда я был уже старшим тренером «Динамо», Дементьев ушел из команды. Оба мы, конечно, виноваты в случившемся, но я больше. Получилось так, что в «Динамо» был приглашен еще один незаурядный левый полусредний – Александр Малявкин. Раз пригласили, надо ставить в состав, а Дементьеву вроде бы места теперь постоянного не находится. Играл он в сезоне 1945 года лишь от случая к случаю и, естественно, обиделся – футболист‑то он высокого класса! Подал заявление о переходе в «Спартак». Мы стали уговаривать его остаться, но Николай Тимофеевич, человек с характером, стоял на своем. Ну, тут и я характер проявил – ах так, пусть уходит. Тренеру нельзя, конечно, вставать в позу и поддаваться минутным эмоциям. Он должен всегда думать только о пользе команды и все свои поступки соизмерять только с этим. Сколько лет прошло, а до сих пор будто червь меня гложет – зря мы расстались. В «Спартаке» Николай Дементьев играл (и прекрасно играл) до 39 лет.

Другой наш тогдашний новичок, Сергей Соловьев, был футболистом, я бы сказал, уникальной работоспособности. Сам он из под Вологды, служил в армии в Ленинграде, здесь стал играть за команду Дома офицеров, а потом за «Динамо». К нам он пришел в 25‑летнем возрасте и сразу стал ведущим нападающим. Это был форвард таранного типа, мощный, с высокой скоростью. Может быть, в сравнении с партнерами он выглядел менее техничным, но зато тонко чувствовал ситуацию и всегда знал, куда ему надо рвануться. А уж точный пас у нас было кому отдать. Получая же мяч, Сергей Соловьев становился неудержимым. Бил по воротам хлестко и точно и к удару всегда был готов. И по сей день его результативность осталась рекордной для московского «Динамо» в чемпионатах страны – 126 мячей в 195 матчах.

Став тренером, я не раз предлагал ему роль своеобразного оттянутого нападающего на месте левого крайнего, который должен еще и помогать команде вести оборону, зная, что его высочайшая работоспособность позволит ему поспевать и в атаку и в защиту, И Сергей Соловьев блестяще справлялся с этими заданиями.

В жизни это был простой и прямой человек, и работал он затем с клубными командами «Динамо» так же честно, как играл.

Игроки начинают, а тренеры продолжают… Каждый из пятерки нападения московского «Динамо» тех лет – Дементьев, Соловьев, я и в меньшей степени крайние форварды Ильин и Семичастный, чтобы избежать подчас очень плотной опеки со стороны соперников, начали совершать на поле постоянные маневры. В то время меня как раз избрали капитаном команды, и в беседах с партнерами я твердо настаивал на таком ведении игры, причем мы договорились друг с другом о взаимодействии и о проведении различных комбинаций, основанных на неожиданных для противника перемещениях. Борис Андреевич Аркадьев, разумеется, заметил все наши игровые хитрости, одобрил их и возвел это в принцип игры. Спустя восемь лет он в книге «Тактика футбольной игры» написал: «По мере перехода игроков защитных линий с зональной игры на держание игроков возникла тактическая целесообразность стать „блуждающими“ игроками всей пятерке нападающих и даже полузащитникам. Вполне осмыслили и систематизировали эту сугубо маневренную игру в 1940 году московские динамовцы и автор этой книги, тогдашний их тренер. С тех пор, варьируясь в частностях, эта тактика игры остается общепринятой в нашем футболе».

В какой‑то мере эпохальным в этом плане стал наш матч второго круга чемпионата страны 1940 года со «Спартаком», в котором соперники потерпели самое крупное поражение в довоенных первенствах. И сейчас еще болельщики, которые видели ту игру, встречаясь со мной, называют ее одним из самых памятных для себя событий в футболе. Для нас она была важна еще и потому, что «Спартак», первым перестроивший свою оборону на новый лад, обладал в тот период очень сильной и грамотной линией защиты. Но и у спартаковских защитников пошла голова кругом, когда наше нападение повело свои атаки с постоянной сменой мест. В том и для меня памятном матче мы с Сергеем Ильиным тряхнули стариной и успешно разыграли эффектную комбинацию, которая удалась нам еще во встрече со сборной Праги в 1935 году. Когда я с мячом вбежал в штрафную площадь «Спартака», меня успел перекрыть Андрей Старостин. Ударить по воротам не было никакой возможности. Тогда я рванулся влево, краем глаза заметив, что Ильин мой маневр понял. Старостину ничего не оставалось, как двинуться за мной, поскольку бросить меня в штрафной площади с мячом он не имел права. Утянув его подальше от ворот, я пяткой послал мяч назад на ход Ильину, который мгновенным рывком освободился от своего опекуна и на бегу нанес неотразимый удар.

После матча со «Спартаком» и вошло в обиход крылатое выражение «организованный беспорядок», брошенное кем‑то из журналистов.

Теперь только так характеризовали игру московского «Динамо» в атаке, имея в виду широкоманевренные действия нападающих со сменой мест. В том сезоне мы уверенно выиграли звание чемпионов страны, установив рекорд результативности – 74 мяча в 24 встречах.

Но не только хороший подбор игроков, высокая техническая оснащенность и тактическое новаторство вновь вывели нас в лидеры отечественного футбола. Как никогда прежде, команда московского «Динамо» была подготовлена на этот раз и физически.

Аркадьев вообще уделял тренировкам много внимания и внес в них немало нового. Так, в частности, ему принадлежит честь изобретения столь популярного до сих пор в среде футболистов игрового упражнения для совершенствования технического мастерства под названием «квадрат». Разновидностей его сейчас существует множество. Любимым у Аркадьева был «квадрат 3х2». На ограниченном участке поля – «квадрате», размеченном белой лентой, – три футболиста владели мячом, а задачей двух других было отобрать его у них. На столь малой площади мяч сохранить очень сложно, поскольку обводка затруднена и в пас непросто сыграть. В основном идут бесконечные тяжелые единоборства. Собственно говоря, в этом и есть цель упражнения – научиться владеть мячом в ближнем бою с соперниками при постоянном их сопротивлении.

С этими «квадратами» у меня связаны забавные воспоминания. Борис Андреевич, как натура артистическая, был забывчив, и каждый раз, когда на тренировке приходило время играть в «квадрате», он виновато разводил руками, что означало одно – вновь ленты для разметки где‑то оставлены. Следовала традиционная команда: «Доктор, бинты!». И бедный доктор вынужден был скрепя сердце отдавать нам перевязочный материал, с помощью которого и обозначался «квадрат».

Было в арсенале у Аркадьева и одно чрезвычайно интересное упражнение, благодаря которому и крепились наши физические возможности – игра 4х4 на полполя без ворот в два касания. Сколько же мы пота в этой игре пролили! В чем ее сложность? Получая мяч, я первым касанием обрабатываю его, а вторым уже должен отдать партнеру. А отдать зачастую бывает некому, поскольку все закрыты. Поэтому надо бежать на помощь к тому, кто владеет мячом. А если партнер далеко (скажем, метрах в тридцати), то, чтобы выручить товарища, нужно сделать рывок метров на пятнадцать‑двадцать. Так и происходили эти бесконечные быстрые перемещения, выматывавшие до предела.

Став тренером, я взял на вооружение это упражнение Аркадьева, правда несколько видоизменив его: разрешил делать сначала три, а потом и произвольное число касаний, чтобы приблизить его к игровой ситуации. И применял его обычно в тех случаях, когда мне надо было резко повысить физическую готовность команды. У этого упражнения был и воспитательный эффект. Сразу выяснялось, кто готов к игре, а кто нет. Нарушители спортивного режима и те, кто тренировался недобросовестно, выявлялись мгновенно. Тут ведь обязательно каждый против каждого играет, и если хотя бы один из игры выпадает, то это сразу становится заметным. Не открывается, скажем, футболист – значит, плохо подготовился. Партнеры тут же начинают выказывать ему обиду – упражнение‑то коллективное, здесь все зависят друг от друга. Мне, как тренеру, было уже легко отчитать игрока за нерадивость – она становилась очевидной.

Борис Андреевич Аркадьев во взаимоотношениях с футболистами был человеком деликатным и справедливым. Ко всем обращался на «вы» и был сторонником сознательной дисциплины. Игроков он в некоторой степени идеализировал, считая, что, посвятив себя футболу, спортсмен должен строго выполнять свои обязанности перед командой. Сам Аркадьев в этом плане служил примером для всех. Футболистов за;, мелкие прегрешения – он журил, но мог и поддеть с помощью какой‑нибудь прибаутки, которых знал великое множество, "Иносказательно любил порой выразиться, но так, что становилось ясно, о чем идет речь. Грубого слова от него, по‑моему, вообще никогда никто не слышал. Мог, правда, и возмутиться, когда кто‑то подводил команду, что у нас, к счастью, случалось крайне редко. Самым сильным выражением, которое разрешал себе в такой ситуации Аркадьев, было: «Это хамское и недопустимое отношение к труду товарищей!».

Борис Андреевич Аркадьев стал впоследствии и одним из крупнейших теоретиков футбольной игры. Большой знаток и ценитель поэзии, он излагал свои футбольные постулаты афористично и с той законченностью, которая присуща лишь стихам и доказательствам геометрических теорем. Убедитесь в этом сами:

«Игра в пас – это чисто тактический навык, поднимающий футбол до высот тактического искусства».

«В пасе каждого игрока проявляется острота его игрового мышления».

«Качество паса – это качество игры».

«Система паса – это система игры».

«Чувство меры – главное качество дриблера, которое делает его полезным игроком команды».

«Команда никогда не сможет играть точнее, быстрее и результативнее, чем позволяет техническое умение ее игроков».

«Практически футболистов нужно обучать не столько комбинациям, сколько искусству комбинировать и воспитывать в них изобретательность и фантазию».

«Быстрота – это решающий фактор футбольной игры. Но одна быстрота, без точности, не даст еще желаемого результата».

«Соль тактического искусства заключается в его непременной новизне и неожиданности для противника, в выигрыше творческого темпа».

Не правда ли, все эти меткие замечания, высказанные Аркадьевым сорок лет назад, и сейчас звучат актуально, хоти футбол и ушел далеко вперед.

Сигнал к атаке новых футбольных вершин, поданный в 1936 году, был услышан по всей стране. Повсюду у пас стали появляться хорошие команды и хорошие футболисты.

В тбилисском «Динамо» раскрылся талант Бориса Пайчадзе, уникального дриблера. Обойти с мячом одного соперника ему вообще не составляло труда. В английском футболе существовала такая поговорка: «Подвижный полусредний создает большие затруднения противнику, а „блуждающий“ центрфорвард – настоящее бедствие для собственной команды».

Для британцев такое мнение вполне объяснимо. Долгие годы центрфорвард у них во время атак обязан был занимать позицию у ворот соперника и, принимая пасы партнеров, наносить удары по цели в основном головой. Но это у англичан, а у нас Борис Пайчадзе, играя «блуждающим» центрфорвардом, был настоящим бедствием для соперников. Он обычно отходил назад, получал мяч, перепасовывался с партнером, после чего с помощью обводки входил в штрафную и незаметно, практически без замаха, бил по воротам. Для вратарей это было сущим наказанием, поскольку они не знали и не могли предугадать, когда Пайчадзе нанесет удар. Таким же способом отдавал он и пасы партнерам, чем всегда вводил в смущение соперников. Это редкое искусство.

И еще одна интересная деталь игры Пайчадзе. По традиции все европейцы ведут и отдают мяч внутренней стороной стопы, а южноамериканцы – внешней. По крайней мере, так было до недавних пор. А вот Пайчадзе с детства освоил иную технику – он и вел мяч, и передавал его только внешней стороной стопы, что по тем временам считалось оригинальным, необычным.

И в Москве в те годы тоже появился яркий молодой нападающий – Григорий Федотов, который поначалу выступал за «Металлург», а потом за ЦДКА. Это был настоящий футбольный самородок. Технике его специально никто не учил, но он тем не менее благодаря своему природному дару управлялся с мячом так, что любо‑дорого было глядеть. Когда Федотов, скажем, принимал мяч, он одним движением и останавливал и подготавливал его для дальнейших действий (большинству футболистов и сейчас удается это лишь в два приема).

Легкий, как ветерок, Федотов в мгновение ока срывался с места с мячом, так что защитники только его и видели. Все он на поле делал без напряжения. Удары с лета и с земли, передачи партнерам выполнял безукоризненно.

Несколько матчей мне пришлось с ним сыграть в одной команде. В августе 1940 года в Болгарию под флагом «Спартака» выезжала фактически сборная Москвы. Вылетели туда мы на двух самолетах. Если мне не изменяет память, это был первый случай, когда наши футболисты с помощью авиации добирались до места соревнования, – раньше поездки и за рубеж и по стране осуществлялись только по железной дороге. Интересен был и маршрут перелета: Москва – Харьков – Херсон – София. Ту теплую встречу, которая нас ждала в Болгарии, забыть невозможно. Расстояние от аэропорта до центра города тогда составляло километров восемнадцать‑двадцать. На протяжении всего пути у обочин стояли огромные толпы людей, приветствовавших нас. И такое восторженное отношение к нам, советским футболистам, сохранялось во время всего нашего пребывания в Болгарии.

Оба матча мы легко выиграли: у «Славии» – 6:1, у сборной Софии – 7:1. Там и пришлось сыграть мне вместе с Федотовым. Друг друга на поле мы поняли сразу и получили удовольствие от совместной игры. На нашу с ним долю пришлось девять мячей, забитых в результате просто‑таки идеального взаимодействия.

К сожалению, Федотов вскоре получил тяжелую травму. Когда в игре чемпионата страны он обошел одного из защитников, тот, стремясь во что бы то ни стало прервать прорыв, схватил его за руку. Федотов рванулся и… Врачи зафиксировали привычный вывих плеча. Играть ему стало непросто: малейшее столкновение приводило к возобновлению травмы. А значит, снова требовалось лечение, снова наступал перерыв в игре. Поэтому на поле он выходил теперь с некоторой опаской. Вскоре после войны другой защитник‑«костолом» серьезно повредил Федотову колено. После этого, конечно, его возможности стали ограниченными, и он в основном только подыгрывал партнерам. И хотя делал это мастерски, прежнего блеска и разнообразия в игре Федотова уже не было.

К кому тут взывать, кого стыдить? Годами мы клеймим грубиянов, а тем временем список талантливых футболистов, не доигравших по их вине свой срок или месяцами залечивавших травмы, нанесенные им безжалостно только потому, что кто‑то очень хотел получить лишнее очко в турнирной таблице, все растет и растет.

А сколько из‑за этого потеряли любители футбола, которых грубияны лишили возможности любоваться игрой не одного мастера высокого класса!

Не секрет, что среди определенной части футболистов и тренеров бытует циничная поговорка: лучше фол (штрафной удар), чем гол.

Конечно, какая‑то доля вины ложится и на судей, которые должны более решительно предъявлять всем этим лжебогатырям желтые и красные карточки. Это не только карательная, но и воспитательная мера как для провинившегося, так и для тех, кто наблюдает за происходящим. Вообще, четкое и непредвзятое судейство – один из способов искоренения грубости и поощрения классной игры.

Но основную ответственность, понятно, несут сами футболисты. У меня в голове не укладывается, как это можно хладнокровно ударить по ногам своего товарища‑футболиста, зная, что травма лишит его возможности надолго или навсегда заниматься любимым делом, которому были отданы годы тренировок…

Я много видел игр на родине футбола, в Англии. Так вот там при всей атлетичной и жесткой борьбе за мяч никто и никогда не ударит умышленно соперника сзади по ногам. У английских футболистов, говорят, существует своего рода корпоративная честь: игрок игрока не может таким образом лишить заработка, куска хлеба.

…Нравилась мне перед войной команда киевского «Динамо». Очень уж приятной для глаза была манера ее игры – техничная, умная, корректная… Ворота киевлян большей частью защищал Николай Трусевич, всерьез практиковавший игру на выходах, иногда осмеливавшийся выходить даже за пределы штрафной площади. Для той поры такое явление было необычным, и это делало Трусевича любимцем публики. Ударный полузащитник Иван Кузьменко, весельчак Иосиф Лившиц, который и во время игры отпускал шутки налево и направо, любители изящной игры Петр Лайко и Владимир Гребер – все они были и люди хорошие, искренние, и футболисты прекрасные. Как‑то повелось, что мы с ними сдружились, обыгрывали их, правда, все время, но это отношений наших не портило.

Довоенный период в нашем футболе считался эрой московских: команд «Динамо» и «Спартак». В шести чемпионатах, разыгранных в то время, каждая из них трижды финишировала первой.

По общему уровню игры, по классу и по подбору футболистов и «Динамо» и «Спартак» все‑таки в целом превосходили тогда остальные клубы. Поэтому интерес к нам со стороны тех, кто хотел играть в хороший футбол, был повышенным, и всякий охотно соглашался перейти в одну из этих двух команд. У динамовцев, как известно, был двухлетний спад. Вот тут спартаковцы взяли свое сполна. Не скажу, что у них все игроки были классные. Выделялись оба вратаря – Анатолий Акимов и Владислав Жмельков и Андрей Старостин в центре обороны. Неплохие защитники были – Василий и Виктор Соколовы. В нападении играли боец до мозга костей Владимир Степанов, техничный и эмоциональный Георгий Глазков. И все же главным образом «Спартак» брал коллективной, боевой игрой. Внутренне как‑то умела команда настроиться на самые ответственные игры, в чем немалая заслуга принадлежала, конечно, Николаю Петровичу Старостину, который профессионально, в лучшем смысле этого слова, организовал футбольное дело в клубе.

Но сколь ни сильно было соперничество между двумя нашими командами, в жизни у нас сохранялись самые лучшие взаимоотношения. Как любил повторять Андрей Старостин, «враги на поле, друзья вне поля». Столь оригинальный лозунг был вывешен когда‑то на одном из столичных стадионов. Собираясь вместе в сборных Москвы или СССР, мы не делили друг друга на динамовцев и спартаковцев, все мы были одним коллективом с едиными интересами.

В сезоне 1941 года участники чемпионата страны успели провести только десять игр. К 22 июня турнирную таблицу с 15 очками возглавляли московское и тбилисское «Динамо». В этот день готовились мы к очередной игре первенства на своей спортивной базе в Мытищах. Художник Марина Исаевна Волкова писала картину «Вручение Красного знамени чемпиону». С утра был очередной, сеанс – позировал ей я, как капитан команды. И вот в 12 часов приходит известие о нападении фашистской Германии на нашу Родину. Мне почему‑то запомнилось, что Марина Исаевна сказала в этот момент: «Все сделаю, а полотно завершу». Картину ей действительно удалось закончить. Только после победы.

С первых дней войны футбольная команда московского «Динамо» перешла на военное положение.

 

 




Дата добавления: 2015-09-13; просмотров: 131 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав

Всегда готов | Тренер № 1 | Спортивные полпреды | Профессионалы! | Век живи – век учись | Ленинградские звезды | Шторм на Черном море | Все врут календари? | Уроки Квашнина | И снова кусаем локти |


lektsii.net - Лекции.Нет - 2014-2024 год. (0.017 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав